Cherchez la femme, инспектор 

Ещё до нашей эры, в какой-то древний век
Воскликнул из пещеры лохматый человек:
- Мамонт недоперчёный мне подан на обед!
Во всём вините женщину – причину разных бед.
Шерше ля фам – ищите женщину
Во все века и времена,
Шерше ля фам – ищите женщину –
Всему виной она одна!
Шерше ля фам – ищите женщину –
Так скажет каждый из мужчин,
Шерше ля фам – ищите женщину –
Она причина всех причин!
Века стремглав летели в искусстве Ренессанс,
Сердца огнём горели и бились как фаянс.
Отважно шпаги скрещены в предчувствии побед,
Во всём вините женщину – причину разных бед.

                                                                                          Ищите женщину (отрывок)
                                                                                               Автор: Лариса Рубальская

Кролик (Фрагмент)

Утром в обычный час, между пятью и четвертью шестого, дядюшка Лекашёр появился на пороге дома, чтобы присмотреть за батраками, приступавшими к работе.

Красный, заспанный, открыв правый глаз и сощурив левый, он с трудом застёгивал помочи (*) на толстом животе, окидывая опытным, зорким взглядом все знакомые уголки своей фермы.

Под косыми лучами солнца, пронизывающими буковые деревья у ограды и круглые яблони во дворе, пели петухи на навозной куче, ворковали на крыше голуби.

Запах хлева, долетая из растворённых дверей, смешивался в свежем утреннем воздухе с острым духом конюшни, где ржали лошади, повернув головы к свету.

Хорошенько подтянув штаны, дядюшка Лекашёр отправился в обход и первым делом заглянул в курятник, чтобы пересчитать утренние яйца, так как с некоторых пор боялся воровства.

Вдруг к нему подбежала работница, размахивая руками и крича:

— Дядя Каше, дядя Каше, нынче ночью кролика украли!
— Кролика?
— Да, дядя Каше, большого серого, из правой клетки.

Фермер раскрыл левый глаз во всю ширь и сказал только:

— Пойду посмотрю.

И пошёл смотреть.

Клетка была разломана, и кролик пропал.

Хозяин насупился, зажмурил правый глаз и почесал нос. Потом, подумав, приказал растерянной служанке, которая стояла перед ним разинув рот:

— Беги за жандармами. Да скажи им, чтоб не мешкали.

Дядюшка Лекашёр был мэром в своей общине, в Павиньи - де - Гра, и благодаря своему богатству и положению распоряжался там по-хозяйски.

Как только служанка скрылась на дороге в деревню, отстоявшую от фермы на полкилометра, крестьянин пошёл домой выпить кофе и потолковать о случившемся с женой.

Она стояла на коленях перед очагом и раздувала огонь.

Он сказал ей с порога:

— Вот дело какое — кролика украли, большого серого.

Она повернулась так стремительно, что плюхнулась на пол, и воскликнула, в смятении глядя на мужа:

— Что ты говоришь, Каше! Неужто кролика украли?
— Большого серого.
— Большого серого?

Она вздохнула:

— Беда-то какая! Кто ж бы это мог его украсть? Это была маленькая, худенькая женщина, подвижная, опрятная, опытная хозяйка.

У Лекашёра уже зародилось подозрение:

— Не иначе как тот молодчик, Полит.

Фермерша порывисто вскочила и закричала в бешенстве:

— Он, он и есть! Больше и искать некого. Он! Верно ты сказал, Каше!

И на её сухом, сердитом лице, в судорожно сжатых губах, в морщинах на щеках и на лбу выразилась вся ярость крестьянки, вся скупость, всё озлобление расчётливой хозяйки против работника, которого вечно подозревают, против служанки, за которой вечно следят.

— А что же ты сделал? — спросила она.
— За жандармами послал.

Полит был батрак, прослуживший на ферме всего несколько дней и уволенный Лекашёром за дерзость.

Это был отставной солдат, и о нём ходила молва, что со времени африканских походов он сохранил повадки мародёра и распутника.

Чтобы прокормиться, он брался за всякую работу.

Он был каменщиком, землекопом, возчиком, косцом, штукатуром, дровосеком, а в сущности просто лодырем; поэтому его нигде долго не держали, и ему частенько приходилось перебираться из округа в округ, чтобы найти работу.

Жена Лекашёра невзлюбила его, как только он появился на ферме, и теперь была уверена, что покража — дело его рук.

Не прошло и получаса, как явились два жандарма — бригадир Сенатёр, длинный и тощий, и жандарм Леньен, коротенький и толстый.

Лекашёр усадил их и рассказал о происшествии.

После этого все отправились взглянуть на место преступления, чтобы удостовериться во взломе клетки и собрать улики.

Когда вернулись на кухню, хозяйка принесла вина, наполнила стаканы и спросила, недоверчиво косясь:

— Ну что, поймаете?

Бригадир сидел с озабоченным видом, поставив саблю между колен. Ясное дело, он поймает, если только ему укажут кого.

В противном случае он не ручается, что сам сумеет отыскать вора. После долгого раздумья он задал следующий простой вопрос:

— А вы его знаете, вора-то?

Толстые губы Лекашёра скривились в хитрую нормандскую усмешку, и он ответил:

— Знать-то я его не знаю, раз не накрыл с поличным. А накрой я его, я бы его заставил слопать кролика живьём, с кожей и шерстью, и глотка сидра не дал бы запить. Стало быть, сказать наверняка, кто вор, я не могу, а всё ж сдаётся мне, что это бездельник Полит.

Тут, подбирая мельчайшие, незначительные улики, он подробно рассказал о своих стычках с Политом, об уходе работника, о его вороватых глазах и о всяких сплетнях на его счёт.

Бригадир, который слушал с большим вниманием, не забывая осушать и вновь, как бы невзначай, наполнять свой стакан, повернулся к жандарму.

— Надо будет заглянуть к жёнке пастуха Северина, — сказал он.

Жандарм усмехнулся и три раза кивнул в ответ.

Тут жена Лекашёра подвинулась поближе и осторожно, с крестьянской хитрецой, начала выспрашивать бригадира.

Пастух Северин, какой-то юродивый, дурачок, выкормленный в овечьем загоне, выросший на холмах среди скачущей и блеющей скотины, ничего, кроме этой скотины, на свете не знал, однако же таил в глубине души крестьянский инстинкт скопидомства.

Должно быть, он из года в год припрятывал по дуплам деревьев и в расщелинах скал все деньги, какие зарабатывал тем, что пас стада или врачевал наложением рук и заговорами увечных животных (секрет знахарства был передан ему старым пастухом, место которого он занял).

И вот однажды он купил с торгов небольшой участок, лачугу и клочок земли ценою в три тысячи франков.

Несколько месяцев спустя прошёл слух, что он женился.

Он взял в жены служанку кабатчика, известную дурным поведением.

Ребята болтали, что эта девка, пронюхав о его достатке, бегала каждый вечер к нему в шалаш, опутала его, завлекла и мало - помалу, от ночи к ночи, довела дело до женитьбы.

И вот теперь, пройдя через мэрию и церковь, она поселилась в домишке, купленном её мужем, а тот продолжал день и ночь пасти стада по равнинам.

И бригадир добавил:

— Вот уже три недели Полит ночует у неё, ведь у него и угла своего нет, у жулика.

Жандарм позволил себе вставить словечко:

— Спит под одеялом у пастуха.

Г-жа Лекашёр закричала в новом припадке ярости, негодуя против распутства, как почтенная мать семейства:

— Конечно, он у неё. Ступайте туда. Ах, воры проклятые!

Но бригадир был по-прежнему невозмутим.

— Минуточку, — сказал он, — подождём до полудня, он ведь каждый день ходит к ней обедать. Тут я их и сцапаю.

Жандарм ухмылялся в восторге от выдумки своего начальника; ухмылялся теперь и сам Лекашёр, так как приключение с пастухом казалось ему забавным: обманутые мужья всегда смешны.

                                                                                                            из сборника рассказов Ги де Мопассана - «С левой руки»
__________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*) он с трудом застёгивал помочи - Помочи, устаревшее название подтяжек — две скреплённые, обычно прорезиненные тесьмы для поддержания предметов одежды (обычно брюк, реже юбки).
__________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

( кадр из фильма «Жандарм из Сен - Тропе» 1964 )