Историчка - Заведующая по истории

Трон чужой принявший ложно,
Потерявший стыд и срам,
Где воронам было тошно
Осквернённый видеть храм.

Там на маковках старинных
Неутешный рдел закат,
Воеводянка Марина
Обживала тень палат.

И, смиряясь с волей Божьей
О погибели родных,
Годунова Ксенья тоже
До поры гуляла в них.

Не подруги, не врагини,
Что их в памяти свело?
То, что всё земное сгинет,
Что дышало и цвело?

Промелькнут года, минуты,
А Неглинке течь и течь,
Только б тесто новой Смуты
В русскую не ставить в печь.

                                       А Неглинке течь и течь… (История по Ключевскому) Отрывок
                                                                                   Автор: Мария...

Глава вторая. Уроки (Фрагмент)

Кем же я буду, подумал Мишка, прогоняя видение человека в очках и просторном костюме, с мороженым тортом в одной руке и портфелем в другой, я же не хочу быть заведующим (но и тут как-то  не вспомнив дядю Петю, который именно заведующим и был), кем же я хочу быть?

И, конечно, тут его классрук Нина Семёновна и подняла.

— Вот Салтыков там мечтает, пусть он теперь выступит на тему классного часа. Какая тема, Салтыков? Встань, я к тебе обращаюсь.

Мишка тянул время, с грохотом откидывал крышку парты, которая ему была действительно очень мала, выпрастывался из неё…

— Тема классного часа, Нина Семённа, — начал он полным ответом, как и положено отличнику, — называется… называется… «Кем быть», правильно?

Нина Семёновна молчала, глядя на Мишку.

Он знал, что классный руководитель его не любит, хотя он был единственный в классе отличник - мальчишка.

Но Нина Семёновна считала, что ему всё слишком легко даётся, а таких людей она не любила вообще, — не только учеников, но и взрослых.

Она закончила учительский четырёхлетний институт, много лет учила младшие классы, потом заочно выучилась на историка в областном педагогическом и не уважала тех, кому всё доставалось сразу.

Она и замуж за старшину - сверхсрочника из хозроты вышла только пять лет назад, детей у них не было, и квартиру в городке они не получили, а снимали полдома в селе и держали поросёнка и курей.

И теперь Нина Семёновна молчала, глядя на Мишку, а он вспоминал, как однажды историчка разговаривала с матерью, встретив её в воскресенье по дороге в продуктовый, Мишка отирался рядом с пустой пока материной клеёнчатой кошёлкой в руках, а мать вдруг, уж Мишка не помнил, к чему, сказала учительнице своим обычным удивлённым тоном:

«Но, Нина Семёновна, позвольте, у Ключевского написано…» — и Нина Семёновна сразу перебила её: «А в наших вузах историю не по Ключевскому учат», — повернулась и пошла к себе в село, под гору, неся в каждой руке по сплетённой из цветной проволочной изоляции авоське с хлебными буханками.

— На вопрос, кем быть, Нина Семёновна, — продолжил Мишка напирать на полноту предложений, — советские школьники отвечают, помня, что любой труд в нашей стране почётен, Нина Семёновна, и ещё что надо быть, а не казаться. Можно стать моряком, лётчиком, танкистом… инженером…

Тут он запнулся и замолчал, потому что не мог вспомнить больше ни одной профессии, хоть убей, а Нина Семёновна всё молчала и смотрела.

«Гидро!» — прошипела подсказку, не оборачиваясь, Надька. Нина, как всегда в школе, на Мишку не смотрела и делала вид, что и не слушает.

— … строителем гидроэлектростанций, — сообразил Мишка и уже легче поехал дальше, — гидромелиоратором…

— А ты знаешь, — перебила его Нина Семеновна, — чем, например, занимается гидро… мелератор?

— Гидромелиоратор, — радостно затарахтел Мишка, повторив и тем невольно подчеркнув правильное произношение, довольный, что беседа, кажется, идёт к концу, — осушивает… осушает болота, чтобы на этом месте построить дома, или, допустим, посадить какие - нибудь полезные растения…

— Хорошо, — опять перебила его Нина Семёновна, — а ты сам кем хочешь быть?

Что произошло с Мишкой, он и сам потом понять не мог, но голубовато - серый костюм и мороженый торт мгновенно мелькнули перед его глазами, и он ляпнул — «как в лужу пёрнул», сказал после уроков Киреев.

— Заведующим, — ляпнул Мишка, замолчал на секунду и уже в хохоте, в визгах «следующий — кричит заведующий!», в грохоте и кошмаре поправился, уточнил: — Ну, этим… завпроизводством, кажется, — вспомнив, к счастью, как называются отцовские подчинённые лейтенанты.

Но было, конечно, уже поздно.

Класс бушевал.

Володька Сарайкин под шумок лапал Инку Оганян, и она почти не отбивалась, Толька Оганян с Генкой Бойко дрались книжками, и сухие щелчки переплётов по головам прорывались сквозь общий шум, Надька уже, как обычно, плакала, а Нина сидела, наклонив голову и зажав уши руками.

Звонок ничего не прекратил — наоборот, бесчинство возросло и достигло невообразимого.

Вовка Сарайкин швырнул в доску мелом, который раскрошился и засыпал всё белыми обломками, дружок и вечный соперник Сарайкина спортсмен Эдька Осовцов сделал стойку на руках и так, вверх ногами, вышел на середину класса, а Нина Семёновна незаметно исчезла, как она всегда исчезала, когда класс начинал чуметь, чтобы вернуться с директором Романом Михайловичем и собрать дневники для вызова родителей, — словом, ужас.

В этом ужасе Мишка пробрался к дверям и сбежал.

А через минуту, сам не помня как, оказался на школьном дворе, за недостроенной теплицей, с раскрытым портфелем в руке.

Верный Киреев был рядом.

Они достали из ниши в тепличной опоре, выдвинув легко выдвинувшийся кирпич, мятую сиреневую пачку тонких папирос «Любительские» и спички в обчирканной коробке и закурили.

Курили молча, пока не закружилась голова и не стало всё безразлично.

                                                                        из романа Александра Кабакова - «Всё поправимо. Хроники частной жизни»