Ключ к реальности 4

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Ключ к реальности 4 » Вопросы взаимоотношений » Человек в этом мире


Человек в этом мире

Сообщений 1 страница 4 из 4

1

(? ) Перепрыгнуть ( ? )

Эй, кузнечик, перепрыгни
время, вызнай, что за ним:
как там запахи полыни,
шашлычков сколь вкусен дым,
упиваются ль любовью,
воспевают ли вино,
склонны так же к многословью
иль закрыли рты давно
и вовсю все телепатят:
нет границ и нету тайн,
и планеты обладатель
имя дал её - Нью - Китай?

А ещё разок, кузнечик,
прыгнув, можешь невпопад
опуститься на конечик
света - что там: рай ли? ад?,
уплотнение галактик,
всех один исход - причал,
где божественнейший ластик
чистый лист начнёт с начал ?

Эхма, прыгай иль не прыгай,
сочиняй не сочиняй, -
домино задолбят "рыбой",
так что лучше ты сгоняй,
мой кузнечик, за поллитрой
одуванчиковых слёз
и ногой своей, как бритвой,
временной отрежь вопрос.

                                                Эй, кузнечик, перепрыгни
                                                  Автор: Владимир Рыжков

Yves La Rock - Rise Up (клип заряжает энергией!) А вы когда-то прыгали через скакалку- — Яндекс.Видео_  1

Рассказ Находка

Однажды мы с Лёлей взяли коробку от конфет и положили туда лягушку и паука.

Потом мы завернули эту коробку в чистую бумагу, перевязали её шикарной голубой ленточкой и положили этот пакет на панель против нашего сада. Как будто бы кто-то шёл и потерял свою покупку.

Положив этот пакет возле тумбы, мы с Лёлей спрятались в кустах нашего сада и, давясь от смеха, стали ждать, что будет.

И вот идёт прохожий.

Увидев наш пакет, он, конечно, останавливается, радуется и даже от удовольствия потирает себе руки. Ещё бы: он нашёл коробку конфет — это не так-то часто бывает в этом мире.

Затаив дыхание, мы с Лёлей смотрим, что будет дальше.

Прохожий нагнулся, взял пакет, быстро развязал его и, увидев красивую коробку, ещё того более обрадовался.

И вот крышка открыта. И наша лягушка, соскучившись сидеть в темноте, выскакивает из коробки прямо на руку прохожего.

Тот ахает от удивления и швыряет коробку подальше от себя.

Тут мы с Лелей стали так смеяться, что повалились на траву.

И мы смеялись до того громко, что прохожий обернулся в нашу сторону и, увидев нас за забором, тотчас всё понял.

В одно мгновенье он ринулся к забору, одним махом перепрыгнул его и бросился к нам, чтобы нас проучить.

Мы с Лёлей задали стрекача.

Мы с визгом бросились через сад к дому.

Но я запнулся о грядку и растянулся на траве.

И тут прохожий довольно сильно отодрал меня за ухо.

Я громко закричал. Но прохожий, дав мне ещё два шлепка, спокойно удалился из сада.

На крик и шум прибежали наши родители.

Держась за покрасневшее ухо и всхлипывая, я подошёл к родителям и пожаловался им на то, что было.

Моя мама хотела позвать дворника, чтобы с дворником догнать прохожего и арестовать его.

И Лёля уже было кинулась за дворником. Но папа остановил её. И сказал ей и маме:

— Не зовите дворника. И не надо арестовывать прохожего. Конечно, это не дело, что он отодрал Миньку за уши, но на месте прохожего я, пожалуй, сделал бы то же самое.

Услышав эти слова, мама рассердилась на папу и сказала ему:

— Ты ужасный эгоист!

И мы с Лёлей тоже рассердились на папу и ничего ему не сказали. Только я потёр своё ухо и заплакал. И Лёлька тоже захныкала. И тогда моя мама, взяв меня на руки, сказала папе:

— Вместо того, чтобы заступаться за прохожего и этим доводить детей до слёз, ты бы лучше объяснил им, что есть плохого в том, что они сделали. Лично я этого не вижу и всё расцениваю как невинную детскую забаву.

И папа не нашёлся, что ответить. Он только сказал:

— Вот дети вырастут большими и когда - нибудь сами узнают, почему это плохо.

И вот проходили годы. Прошло пять лет. Потом десять лет прошло. И наконец прошло двенадцать лет.

Прошло двенадцать лет, и из маленького мальчика я превратился в молодого студентика лет так восемнадцати.

Конечно, я забыл и думать об этом случае. Более интересные мысли посещали тогда мою голову.

Но однажды вот что произошло.

Весной, по окончании экзаменов, я поехал на Кавказ. В то время многие студенты брали на лето какую - нибудь работу и уезжали кто куда. И я тоже взял себе должность — контролёра поездов.

Я был бедный студентик и денег не имел. А тут давали бесплатный билет на Кавказ и вдобавок платили жалованье. И вот я взял эту работу. И поехал.

Приезжаю сначала в город Ростов, для того чтобы зайти в управление и получить там деньги, документы и щипчики для пробивания билетов.

А наш поезд опоздал. И вместо утра пришёл в пять часов вечера.

Я сдал мой чемодан на хранение. И на трамвае поехал в канцелярию.

Прихожу туда. Швейцар мне говорит:

— К великому сожалению, опоздали, молодой человек. Канцелярия уже закрыта.
— Как так,— говорю,— закрыта. Мне же надо сегодня получить деньги и удостоверение.

Швейцар говорит:

— Все уже ушли. Приходите послезавтра.
— Как так,— говорю,— послезавтра? Тогда лучше уж завтра зайду.

Швейцар говорит:

— Завтра праздник, канцелярия не работает. А послезавтра приходите и всё, что надо, получите.

Я вышел на улицу. И стою. Не знаю, что мне делать.

Впереди два дня. Денег в кармане нет — всего осталось три копейки. Город чужой — никто меня тут не знает. И где мне остановиться — неизвестно. И что кушать — непонятно.

Я побежал на вокзал, чтобы взять из моего чемодана какую - нибудь рубашку или полотенце, для того чтобы продать на рынке. Но на вокзале мне сказали:

— Прежде чем брать чемодан, заплатите за хранение, а потом уж его берите и делайте с ним что хотите.

Кроме трёх копеек, у меня ничего не было, и я не мог заплатить за хранение. И вышел на улицу ещё того более расстроенный.

Нет, сейчас бы я так не растерялся. А тогда я ужасно растерялся. Иду, бреду по улице неизвестно куда и горюю.

И вот иду по улице и вдруг на панели вижу: что такое? Маленький красный плюшевый кошелёк. И, видать, не пустой, а туго набитый деньгами.

Кошелёк с деньгами

На одно мгновенье я остановился. Мысли, одна другой радостнее, мелькнули у меня в голове. Я мысленно увидел себя в булочной за стаканом кофе. А потом в гостинице на кровати, с плиткой шоколада в руках.

Я сделал шаг к кошельку. И протянул за ним руку. Но в этот момент кошелёк (или мне это показалось) немного отодвинулся от моей руки.

Я снова протянул руку и уже хотел схватить кошелёк. Но он снова отодвинулся от меня, и довольно далеко.

Ничего не соображая, я снова бросился к кошельку.

И вдруг в саду, за забором, раздался детский хохот. И кошелёк, привязанный за нитку, стремительно исчез с панели.

Я подошёл к забору. Какие-то ребята от хохота буквально катались по земле.

Я хотел броситься за ними. И уже схватился рукой за забор, чтоб его перепрыгнуть. Но тут в одно мгновенье мне припомнилась давно забытая сценка из моей детской жизни.

И тогда я ужасно покраснел. Отошёл от забора. И медленно шагая, побрёл дальше.

Ребята! Всё проходит в жизни. Прошли и эти два дня.

Вечером, когда стемнело, я пошёл за город и там, в поле, на траве, заснул.

Утром встал, когда взошло солнышко. Купил фунт хлеба за три копейки, съел и запил водичкой. И целый день, до вечера, без толку бродил по городу.

А вечером снова пришёл в поле и снова там переночевал. Только на этот раз плохо, потому что пошёл дождь и я промок как собака.

Рано утром на другой день я уже стоял у подъезда и ожидал, когда откроется канцелярия.

И вот она открыта. Я, грязный, взлохмаченный и мокрый, вошёл в канцелярию.

Чиновники недоверчиво на меня посмотрели. И сначала не захотели мне выдать деньги и документы. Но потом выдали.

И вскоре я, счастливый и сияющий, поехал на Кавказ.

                                                                                                                                                                       Находка
                                                                                                                                                        Автор: Михаил Зощенко

Человек в этом мире

0

2

А потом что было, то и полюбила ( © )

Я троечник. Мне тяжело.
Так больно ранят неудачи.
Куда гребёт Судьбы весло?
Всё виделось совсем иначе.

Жилось свободно и легко,
Себе казался сильным, смелым,
Взлетал в мечтаньях высоко,
А тройки получал «за дело» –

За невнимательность и лень:
«Беспечный, но способный малый.»
Теперь в душе сомнений тень,
Былого «я» как не бывало.

Теперь я «слабый ученик»,
«Тупой и ни к чему не годный».
Весь в красных росписях дневник…
Забыл, когда дышал свободно.

Бьёт больно замечаний град
И в школе и, конечно, дома.
Я сам себе теперь не рад,
Как будто бесом злым ведомый.

Я от тоски своей устал
И в будущем не вижу света,
Ушла весёлость, пыл пропал,
Учиться не хочу – жду лета.

                                                Я троечник. Мне тяжело. Так больно ранят... (отрывок)
                                                                       Автор: Елена Макеева

Я в гостях. Сижу на диване. Девочка, по имени Муза, показывает мне свои книги.

Показывая книги, она вдруг спрашивает меня:

— Вы хотите быть моим женихом?
— Да, — тихо отвечаю я. — Только я меньше вас ростом. Не знаю, могут ли быть такие женихи.

Мы подходим к трюмо, чтоб увидеть разницу в нашем росте.

Мы ровесники. Нам по одиннадцати лет и три месяца. Но Муза выше меня почти на полголовы.

— Это ничего, — говорит она. — Бывают женихи совершенно маленького роста и даже горбатые. Главное, чтоб они были сильные. Давайте поборемся. И я уверена, что вы сильней меня.

Мы начинаем бороться. Муза сильней меня.

С ловкостью кошки я ускользаю от поражения. И мы снова боремся.

Падаем на ковёр. И некоторое время лежим, ошеломлённые чем-то непонятным.

Потом Муза говорит:

— Да, я сильнее вас. Но это ничего. Среди женихов бывают слабенькие и даже больные. Главное, чтоб они были умные. Сколько у вас пятёрок в первой четверти?

Боже мой, какой неудачный вопрос! Если мерить ум на отметки, тогда дела мои совсем плохи. Три двойки. Остальные тройки.

— Ну, ничего, — говорит Муза. — Вы в дальнейшем поумнеете. Наверно, бывают такие женихи, у которых по четыре двойки и больше.
— Не знаю, — говорю я, — вряд ли.

Взявшись под руку, мы ходим по гостиной. Взрослые зовут нас в столовую чай пить.

Обняв меня за шею, Муза целует меня в щёку.

— Зачем вы это сделали? — говорю я, ужасаясь её поступку.
— Поцелуи скрепляют договор, — говорит она. — Теперь мы жених и невеста.

Мы идём в столовую.
                                                                                                                                                                                                  Муза
                                                                                                                                                                                Автор: Михаил Зощенко

Человек в этом мире

0

3

Жемчуг брата твоего

Тандем, воспетый Окуджавой, -
Разлука злая и любовь
Пророчат расставание вновь
Иль встречу, мягкою октавой.

Глухая зависть, как хамелеон,
Окрас меняющая с белого на чёрный,
И ревность мрачная, как «моветон»,
Жизнь людям травит рьяно и проворно.

Положим, с завистью нам многое понятно:
Она рождается от жадности и злобы,
А корни ревности порой невнятны,
Растут, людей тиранить чтобы?

Вы согласитесь? Ревность – знак внимания
И интереса к избранной особе.
При этом надо знать те грани,
Где ревность превратится в «хобби».

Поэтому ревнуйте, господа, ревнуйте,
Подчёркивая фактом яркость чувства,
Но не усердствуйте и ревность не смакуйте,
“Meden again”* и  будет счастья буйство!

* ничего слишком (греч.)

                                                                                Зависть и ревность
                                                                          Автор: Юрий Блокадный

Глава IV (Фрагмент)

Предисловие: Пьер Ролан — старший сын, врач по профессии. Амбициозен, но его карьера не складывается так, как он ожидал. Испытывает зависть и ревность к Жану, когда тот получает наследство. Жан Ролан — младший сын, адвокат. Предстает как более спокойный и уравновешенный персонаж, который, несмотря на возникшие трудности, стремится сохранить мир в семье и построить свою жизнь. Госпожа Ролан — мать Пьера и Жана, заботливая и любящая женщина. Оказывается в центре семейного конфликта, когда выясняется, что наследство Жана связано с её прошлым.
Неожиданное наследство Жан получает от умершего друга семьи, Леона Марешаля. Это вызывает зависть и подозрения у Пьера. Пьер начинает сомневаться в происхождении Жана и подозревает, что тот может быть незаконнорождённым сыном друга семьи. Пьер обнаруживает, что его теории о незаконнорождённости брата верны, когда узнаёт, что мать скрывала и лгала о портрете Марешаля, который она хранила и о его любовных письмах к ней. Расследование вызывает бурную реакцию у Пьера: он начинает мучать мать намёками на её прошлое, которое он раскрыл.

***

Сон после шампанского и шартрёза, очевидно, успокоил и умиротворил его, потому что проснулся он в самом благодушном настроении.

Одеваясь, он разбирал, взвешивал и подытоживал чувства, волновавшие его накануне, стараясь возможно более чётко и полно установить их подлинные, сокровенные причины, и внутренние и внешние.

Конечно, у служанки пивной могла явиться гадкая мысль, мысль истой проститутки, когда она узнала, что только один из сыновей Ролана получил наследство от постороннего человека; но разве эти твари не склонны всегда без всякого повода подозревать всех честных женщин?

Разве они не оскорбляют, не поносят, не обливают грязью на каждом шагу именно тех женщин, которых считают безупречными?

Стоит в их присутствии назвать какую - нибудь женщину неприступной, как они приходят в ярость, словно им нанесли личное оскорбление.

«Как же, — кричат они, — знаем мы твоих замужних женщин! Нечего сказать, хороши! У них побольше любовников, чем у нас, только они это скрывают, лицемерки! Да, да, нечего сказать, хороши?»

При других обстоятельствах он, наверное, не понял бы, даже счёл бы немыслимым подобный намёк на свою мать, такую добрую, такую благородную.

Но теперь в нём всё сильнее и сильнее бродила зависть к брату.

Смятенный ум, даже помимо его воли, словно подстерегал всё то, что могло повредить Жану; вдруг он сам приписал той девушке гнусные намёки, а ей ничего и в голову не приходило?

Быть может, его воображение, которое не подчинялось ему, беспрестанно ускользало из-под его воли и, необузданное, дерзкое, коварное, устремлялось в свободный, бескрайный океан мыслей и порой приносило оттуда мысли позорные, постыдные и прятало в тайниках его души, в её самых сокровенных глубинах, как прячут краденое, — быть может, только его воображение и создало, выдумало это страшное подозрение.

В его сердце, в его собственном сердце, несомненно, были от него тайны; быть может, это раненое сердце нашло в гнусном подозрении способ лишить брата того наследства, которому он завидовал?

Теперь он подозревал самого себя и проверял свои потаённейшие думы, как проверяют свою совесть благочестивые люди.

Госпожа Роземильи, при всей ограниченности ума, бесспорно, обладала женским тактом, чутьём и проницательностью.

И всё же эта мысль, видимо, не приходила ей в голову, если она так искренне и просто выпила за благословенную память покойного Марешаля.

Ведь не поступила бы она так, явись у неё хоть малейшее подозрение.

Теперь он уже не сомневался, что невольная обида, вызванная доставшимся брату богатством, и, конечно, благоговейная любовь к матери возбудили в нём сомнения — сомнения, достойные похвалы, но беспочвенные.

Придя к такому выводу, он почувствовал удовлетворение, словно сделал доброе дело, и решил быть приветливым со всеми, начиная с отца, хотя тот беспрестанно раздражал его своими причудами, нелепыми изречениями, пошлыми взглядами и слишком явной глупостью.

Пьер пришёл к завтраку без опоздания, в наилучшем расположении духа и за столом развлекал всю семью своими шутками.

Мать говорила, сияя радостной улыбкой.

— Ты и не подозреваешь, сынок, до чего ты забавен и остроумен, стоит тебе захотеть.

А он всё острил и каламбурил, набрасывая шутливые портреты друзей и знакомых. Досталось и Босиру и даже г-же Роземильи, но только чуточку, без злости.

И Пьер думал, глядя на брата:

«Да вступись же за неё, олух этакий; хоть ты и богат, но я всегда сумею затмить тебя, если захочу».

За кофе он спросил отца:

— Тебе не нужна сегодня «Жемчужина»?
— Нет, сынок.
— Можно мне взять её и Жан - Барта захватить с собой?
— Пожалуйста, сделай одолжение.

Пьер купил в табачной лавочке дорогую сигару и бодрым шагом направился в порт, поглядывая на ясное, сияющее небо, бледно - голубое, освежённое и точно вымытое морским ветром.

Матрос Папагри, по прозвищу Жан - Барт, дремал на дне лодки, которую он должен был ежедневно держать наготове к полудню, если только не выезжали на рыбную ловлю с утра.

— Едем вдвоём, капитан, — крикнул Пьер.

Он спустился по железной лесенке и прыгнул в лодку.

— Какой нынче ветер? — спросил он.
— Пока восточный, сударь. В открытом море будет добрый бриз.
— Ну, так в путь, папаша.

Они поставили фок - мачту, подняли якорь, и лодка, получив свободу, медленно заскользила к молу (**) по спокойной воде гавани.

Слабое дуновение, доносившееся с улиц, тихонько, почти неощутимо шевелило верхушку паруса, и «Жемчужина» словно жила своей собственной жизнью, жизнью парусника, движимого некой таинственной, скрытой в нём силой.

Пьер сидел за рулём, с сигарой в зубах, положив вытянутые ноги на скамью и полузакрыв глаза от слепящих лучей солнца, и смотрел, как мимо него проплывают толстые просмолённые брёвна волнореза.

                                                                             из романа классика французской литературы Ги де Мопассана - «Пьер и Жан»
___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*) Сон после шампанского и шартрёза - «Шартрёз» (Chartreuse) — французский травяной ликёр, изготавливаемый монахами картезианского ордена. Назван в честь монастыря Гранд - Шартрёз, расположенного в горах Шартрёз в районе Гренобля во Франции.

(**) и лодка, получив свободу, медленно заскользила к молу по спокойной воде гавани - Мол — оградительное сооружение в виде высокого длинного вала, которое одним концом примыкает к берегу и защищает портовую акваторию от морских волн.

Человек в этом мире

0

4

Задумал он уход

Избави Бог
жить только для этого мира…

                                           -- Л. Н. Толстой

Навек покидая любовью отравленный дом,
уставший от славы и тяжбу затеявший с Богом,
он знает, что сердце не может болеть о пустом
и печься о малом, томясь в одиночестве строгом.

И, глядя сквозь слёзы на жалкие прутья ракит,
на тихое небо, зовущее в пропасть иную,
быть может, одно про себя неотступно твердит:
«За что так любовно я жизнь эту к смерти ревную?..»

                                                                                                            Уход
                                                                            Автор: Сорокин - Ильинский Александр

"Простите за несостоявшийся роман" Читает автор Богдан Бандура.

Мне отмщение (Фрагмент)

Обрушился ливень.

Казалось, будто едешь по дну буйной реки, шоссе метрах в двадцати перед машиной сливалось с небом.

Из воды вылетали жёлтые подслеповатые огни встречных, в воде растворялось красное мерцание попутных – его все обгоняли, он шёл в правом ряду, опасаясь в темноте пропустить поворот.

Наконец в чёрной стене леса открылась узкая просека, он свернул и по более ровному, чем на шоссе, асфальту поехал ещё медленнее.

* * *
Это не было внятно сформулированной мыслью, нельзя было назвать это и желанием, больше подходило слово «ощущение».

Им N обозначил в конце концов то, что испытывал уже несколько лет, что всё чаще всплывало на поверхность в каком - нибудь пустом, неделовом разговоре с кем - нибудь из немногих приятелей, кто ещё сохранился, не сгинул в стороне от быстрой, по часам и даже минутам расписанной его жизни.

Надо бы уйти, говорил он, и разговор спотыкался, на мгновение гас, будто огонёк зажигалки от лёгкого, внезапного движения воздуха.

После недолгой паузы удивлённый, но привычно ёрничающий приятель уточнял с усмешкой – как Толстой, что ли?

В чём дело? Смысл жизни потерялся?

Но он уже успевал собраться и отвечал тоже с усмешкой – ну, конечно, как Лев Николаич, и помереть, доехав до станции Астапово…

Нет теперь такой станции, поддерживал шутку приятель, есть станция Лев Толстой, так что место занято…

А уйти хотелось.

И не то чтобы по-толстовски, от мира и семьи – N уже давно, в сущности, ушёл от того и другого.

Отделился, оставив на границах бдительную стражу обязательных слов и привычных действий, создав внутри себя нечто вроде собственного Министерства иностранных дел для переговоров по практическим проблемам и Министерства обороны для защиты рубежей.

На попытки нарушения этих рубежей отвечал мощнейшим оружием массового поражения под названием «деньги», которое прежде, как правило, действовало отлично, ему удавалось откупиться от всех агрессоров – женщин, родственников, друзей, партнёров…

Ради этой своей обороноспособности он ничего не жалел, тратя на поддержание денежной готовности все свои силы.

Но этого становилось мало – уйти было необходимо от самого собственного существования, да и сил на охрану границ уже просто не хватало.

Тем более что в последнее время система обороны начала давать сбои один за другим, что-то сломалось в ней, так что результаты получались обратные желаемым: люди привыкали к денежным ковровым бомбометаниям и отвечали привязанностью, искренней любовью и даже просто своей уже непоправимой зависимостью от его помощи.

Вот зависимость-то его просто убивала.

Как-то так получалось, что не они от него зависели, а он от них, он сам был пятой колонной внутри себя.

И это разрушало его психологическую безопасность, и он всё упорнее возвращался к мысли о необходимости более надёжной защиты, какого - нибудь бункера – как одуревший капиталист в пятидесятые, строивший глубокое, полностью автономное убежище от русской водородной бомбы.

Уйти, надо уйти, твердил он про себя или даже вслух, пока ирония собеседника не заставляла и его свести разговор к шутке.

Но шутка была лишь слабой, неэффективной мерой защиты, а единственно правильным, надёжным решением был бы уход.

N присмотрел это место, несколько раз случайно проехав мимо.

Из-за пробок на шоссе, по которому он добирался до своего загородного жилья, все объезжали ремонтировавшийся мост, и он поехал вслед за всеми, и увидел это прекрасное место, и ещё раз увидел, и однажды притормозил, съехал на обочину.

Тогда храм стоял ещё без крестов, а внутри сияли только что оштукатуренные пустые стены и лежал штабель свежего бруса.

И священник посреди пустого пространства как-то нескладно топтался, закидывая седую голову, задирая косоватую бороду – явно в строительных размышлениях…

– Понимаете, – он не знал, как полагается говорить со священником, и решил говорить самым обычным образом, как говорил бы с любым человеком, озабоченным проблемами ремонта большого здания. – Вы, наверное, и сами знаете… Просто я в курсе, сам недавно строился… Надо стройматериалы закупать вперёд, в запас… Потому что они дорожают быстрее, чем работа… Вот во дворе…
– В ограде, – поправил священник.
– В ограде, – поспешно исправился он, – можно даже навес поставить и всё складировать… то есть складывать. Вы на закупках в запас много сэкономите, а потом, когда всё купите, можно и стройку начинать… Только надо со специалистами сначала посчитать, сколько чего потребуется… И молдавскую бригаду не берите.
– У нас свои строители, – сказал священник, – уж простите, у нас в этом правила отдельные.

Тут N почему-то почувствовал, что от этого человека, чьё длинное обтекаемое тело в длинной ровной одежде, испачканной опилками, колыхалось мерно и непрестанно, а глаза при этом смотрели внимательно и спокойно, от этого человека не надо обороняться, потому что, в отличие от всех других известных N людей, этот не станет прорывать оборону и закрепляться на завоёванном плацдарме, ему в принципе всё равно, открыты или закрыты границы N – границ этих для него вообще не существует, видимо.

Он приезжал раз в неделю, потом два, постепенно взял на себя всю организацию ремонта.

Потом придумал, как оповестить не только окрестных старух, но и нескольких более или менее совестливых московских коллекционеров, что храм открыт и нуждается в иконах.

Потом полностью оплатил золочение куполов…

При этом N так и не покрестился, всё смущался, как-то невнятно говорил батюшке, что тайно был крещён в детстве, а второй раз вроде бы не годится…

И, даже входя в церковь, не осенялся крестным знамением, а только обнажал голову или, поскольку редко её покрывал, слегка кланялся, как знакомому при встрече.

С трудом, примерно за полгода, осилил Библию, многое пропуская и никак не понимая, что священного есть в бесконечных повторах и поимённых перечислениях давно умерших людей.

Однако Евангелия перечитывал, так что вскоре запомнил их хорошо и особо помнил разночтения у евангелистов…

Однажды, перечитывая Марка, заплакал в том месте, где «давали Ему пить вино со смирною; но Он не принял», потому что отказался Распятый от обезболивающего уже на кресте, при закатной жаре…

Слёзы утёр, смутившись, хотя был в это время совершенно один.

Впрочем, после этого купил в церкви серебряный копеечный крестик и шнурок, стал носить.

Так оно и шло, покуда он не принял окончательного решения, которое, как все окончательные решения, возникло будто бы само собой, непонятно, в какой именно момент – вот только что ещё ничего не определённо, а вот уже всё ясно, как будто всегда так было.

Странно, что не приходило в голову раньше. Настолько всё просто, исчерпывающе, окончательно, что по-другому и быть не может…

Но кое - что его смущало.

* * *
С этим он сейчас и ехал сквозь дождь, который уже совсем бесновался.

                                                 из сборника рассказов Александра Кабакова - «Повести Сандры Ливайн и другие рассказы»

Человек в этом мире

0


Вы здесь » Ключ к реальности 4 » Вопросы взаимоотношений » Человек в этом мире