Furore вдохновенный

Спектакль завершился. Бурный всплеск оваций.
С восторгом, с криком «браво» люди встали с мест.
В пространстве море позитивных эманаций.
Сегодня снова взят крутейший «Эверест».

Бушуют чувства! Колоссальная отдача.
Интрига разрешилась. Разум тормошит.
На сцене воплотилась главная задача –
Сюжет до капельки, до малости прожит.

Актёры, режиссёр – выходят поклонится.
Не утихает в зале зрительский задор.
Летят, летят цветы и фейерверк искрится.
Премьера состоялась – это есть фурор!

                                                                                            Фурор
                                                                             Автор: Николай Акулькин

Глава 4 ( Фрагмент )

На мшистом камне в самой глуши леса сидел Бальтазар и задумчиво смотрел вниз в расселину, где ручей, пенясь, бурлил меж обломков скал и густых зарослей.

Тёмные тучи неслись по небу и скрывались за горами; шум воды и деревьев раздавался как глухой стон, к нему примешивались пронзительные крики хищных птиц, которые подымались из тёмной чащи в небесные просторы и летели вслед убегающим облакам.

Бальтазару казалось, будто в чудесных лесных голосах слышится безутешная жалоба природы, словно сам он должен раствориться в этой жалобе, словно всё бытие его — только чувство глубочайшего непреодолимого страдания.

Сердце его разрывалось от скорби, и, когда частые слёзы застилали его глаза, чудилось, будто духи лесного ручья смотрят на него и простирают к нему из волн белоснежные руки, чтобы увлечь его в прохладную глубь.

Вдруг вдалеке послышались весёлые, звонкие звуки рожка; они принесли утешение его душе и пробудили в нём страстное томление, а вместе с тем и сладостную надежду.

Он огляделся вокруг, и, пока доносились звуки рожка, зелёные тени леса не казались ему столь печальными, ропот ветра и шёпот кустов столь жалобными. Он обрёл дар речи.

— Нет! — воскликнул он, вскочив на ноги и устремив сверкающий взор вдаль. — Нет, не вся надежда исчезла!

Верно только, что какая-то темная тайна, какие-то злые чары нарушили мою жизнь, но я сломлю эти чары, даже если мне придётся погибнуть!

Когда я, увлечённый, побеждённый чувством, от которого готова была разорваться моя грудь, признался прелестной, несравненной Кандиде в моей любви, разве не прочёл я в её взоре, разве не почувствовал в пожатии её руки своё блаженство?

Но стоит появиться этому маленькому чудищу, как вся любовь обращается к нему.

На него, на этого проклятого выродка, устремлены очи Кандиды, и томные вздохи вырываются из её груди, когда неуклюжий урод приближается к ней или берёт её руку.

Тут, должно быть, скрыто какое-то таинственное обстоятельство, и, если бы я верил нянюшкиным сказкам, я бы стал уверять всех, что малыш заколдован и может, как говорится, наводить на людей порчу.

Какое сумасбродство — все смеются и потешаются над уродливым человеком, обделённым самой природой, а стоит малышу появиться — все начинают превозносить его как умнейшего, учёнейшего, наикрасивейшего господина студента среди всех присутствующих.

Да что я говорю! Разве со мной подчас не происходит почти то же самое, разве не кажется мне порой, что Циннобер и красив и разумен?

Только в присутствии Кандиды я неподвластен этим чарам и господин Циннобер остаётся глупым мерзким уродцем.

Но что бы там ни было, я воспротивлюсь вражьей силе, в моей душе дремлет неясное предчувствие, что какая - нибудь нечаянность вложит мне в руки оружие против этого чёртова отродья!

Бальтазар отправился назад в Керепес.

Бредя по лесной тропинке, приметил он на проезжей дороге маленькую, нагруженную кладью повозку, из оконца которой кто-то приветливо махал ему белым платком.

Он подошёл поближе и узнал господина Винченцо Сбьокка, всесветно прославленного скрипача - виртуоза, которого он чрезвычайно высоко ценил за его превосходную, выразительную игру и у кого он уже два года как брал уроки.

— Вот хорошо! — вскричал Сбьокка, выскочив из повозки. — Вот хорошо, любезный господин Бальтазар, мой дорогой друг и ученик, что я ещё повстречал вас и могу сердечно проститься с вами.

— Как? — удивился Бальтазар. — Как, господин Сбьокка, неужто вы покидаете Керепес, где вас так почитают и уважают и где всем вас будет недоставать?

— Да, — отвечал Сбьокка, и вся кровь бросилась ему в лицо от скрытого гнева, — да, господин Бальтазар, я покидаю город, где все спятили, город, который подобен дому умалишённых. Вчера вы не были в моём концерте, вы прогуливались за городом, а то бы вы помогли мне защититься от беснующейся толпы, что набросилась на меня.

— Да что же случилось? Скажите, бога ради, что случилось? — вскричал Бальтазар.

— Я играю, — продолжал Сбьокка, — труднейший концерт Виотти. Это моя гордость, моя отрада.

Вы ведь слышали, как я его играю, и ещё ни разу не случалось, чтоб он не привёл вас в восторг.

А вчера, могу сказать, я был в необыкновенно счастливом расположении духа — anima / душа (итал.) /, разумею я, весел сердцем — spirito alato / крылатый дух (итал.) /, разумею я. Ни один скрипач во всём свете, будь то хоть сам Виотти, не сыграл бы лучше.

Когда я кончил, раздались яростные рукоплескания — furore, разумею я, чего я и ожидал. Взяв скрипку под мышку, я выступил вперёд, чтобы учтиво поблагодарить публику.

Но что я вижу, что я слышу? Все до единого, не обращая на меня ни малейшего внимания, столпились в одном углу залы и кричат:

«Bravo, bravissimo, божественный Циннобер! Какая игра! Какая позиция, какое искусство!»

Я бросаюсь в толпу, проталкиваюсь вперёд. Там стоит отвратительный уродец в три фута ростом и мерзким голосом гнусавит:

«Покорно благодарю, покорно благодарю, играл как мог, правда, теперь я сильнейший скрипач по всей Европе, да и в прочих известных нам частях света».

— «Тысяча чертей! — воскликнул я. — Кто же, наконец, играл: я или тот червяк!» И так как малыш всё ещё гнусавил: «Покорно благодарю, покорно благодарю», — я кинулся к нему, чтобы наложить на него всю аппликатуру (*).

Но тут все бросаются на меня и мелют всякий вздор о зависти, ревности и недоброжелательстве.

Между тем кто-то завопил:

«А какая композиция!» И все наперебой начинают кричать: «Какая композиция! Божественный Циннобер! Вдохновенный композитор!»

С ещё большей досадой я вскричал:

«Неужто здесь все посходили с ума, стали одержимыми? Этот концерт сочинил Виотти, а играл его я, я — прославленный скрипач Винченцо Сбьокка!»

Но тут они меня хватают и говорят об итальянском бешенстве — rabbia / ярость (итал.) /, разумею я, о странных случаях, наконец силой выводят меня в соседнюю комнату, обходятся со мной, как с больным, как с умалишённым.

Короткое время спустя ко мне вбегает синьора Брагацци и падает в обморок. С ней приключилось то же, что и со мной. Едва она кончила арию, как всю залу потрясли крики:

«Bravo, bravissimo, Циннобер!»

И все вопили, что во всём свете не сыскать такой певицы, как Циннобер, а он опять загнусавил своё проклятое «благодарю».

Синьора Брагацци лежит в горячке и скоро помрёт, а я спасаюсь бегством от этого обезумевшего народа.

Прощайте, любезнейший господин Бальтазар.

Если доведётся вам увидеть синьорино Циннобера, то передайте ему, пожалуйста, чтобы он не показывался ни на одном концерте вместе со мной.

А не то я непременно схвачу его за паучьи ножки и засуну через отверстие в контрабас — пусть он там всю жизнь разыгрывает концерты и распевает арии, сколько душе угодно.

Прощайте, дорогой мой Бальтазар, да смотрите не оставляйте скрипку!

— С этими словами господин Винченцо Сбьокка обнял оцепеневшего от изумления Бальтазара и сел в повозку, которая быстро укатила.

                                                     их сказочной повести Эрнста Теодора Амадея Гофмана - «Крошка Цахес, по прозванию Циннобер»
_________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*) я кинулся к нему, чтобы наложить на него всю аппликатуру -  Аппликатура — порядок расположения и чередования пальцев при игре на музыкальном инструменте. Также аппликатурой называется указание пальцев в нотах с помощью цифр или, реже, иным способом.

По этому делу он готов показать ... всё ©

Не раз мне угрожали в лесу из-за угла.
Бандиты и кинжалы, копыта и рога.
Но я шагал навстречу, держа перед собой
Один патрон с картечью и с мужеством другой.

                                                             Муз комп. Песня Охотника (отрывок)
                                                                                 Слова: Юлий Ким

Мир вокруг застыл. Что-то подобное было и в гостинице «Белая Роза», но не в такой, совсем не в такой степени.

Официант Рома, глядя на нас, наливал красный сироп в стакан с газировкой, маленькая девочка, ожидавшая лимонад, подпрыгнула от нетерпения и желания заглянуть за прилавок — да так и повисла в воздухе, медленно парашютируя вниз.

Двигался только я. И Кирилл Александрович.

Я попытался огреть его тростью — безжалостно, с той же невозмутимой чёткостью, как бил он. Не получилось — старик уклонился и сам перехватил трость у набалдашника.

С неожиданным любопытством я заметил, что наши стремительные, вряд ли фиксируемые со стороны движения никак не отражаются на лицах.

Мимическая мускулатура оказалась совершенно не затронутой ускорением, охватившим всё тело.

И лица наши, несмотря на ярость схватки, оставались доброжелательными и спокойными. Так, наверное, должны драться друг с другом роботы…

Несколько мгновений мы боролись, дёргая трость через стол, но силы были равны. Его функция, пусть и полуразрушенная, была слишком близко.

Я понял это первым. И отпустил трость за мгновение до того, как и Кир Санычу пришла в голову та же мысль.

Он удержал равновесие, всё - таки его реакции намного превосходили человеческие.

Но погасить инерцию не смог и смешно побежал назад, держа перед собой на вытянутых руках трость.

Очень удачно ему под ноги подвернулся стул, и Кирилл Александрович упал навзничь.

Продолжать драку я не собирался. Развернулся и кинулся к дороге.

Пока время ещё ускорено, надо этим пользоваться. Я чувствовал, что долго моё фантастическое состояние не продлится.

Спецназовцы начали реагировать.

Один за другим летели на землю пиджаки и плащи, обнаруживая маленькие короткоствольные автоматы.

Всё это происходило очень быстро по человеческим меркам, хотя и до смешного медленно для меня.

Но гораздо больше меня насторожили несколько человек, за оружием не потянувшиеся.

Они поднимали руки, прижимали их к шее, морщились будто от короткой, ожидаемой боли.

Я как раз пробегал мимо, когда их ладони разжимались, роняя маленькие пластиковые шприцы.

И почти тут же уколовшиеся спецназовцы начинали двигаться быстрее.

Это походило не то на кошмарный сон, не то на фильм про нашествие зомби — неповоротливых, неуклюжих, но внезапно почуявших живого человека и начавших ускоряться.

Застрочил первый автомат — неспешно, с короткими паузами между выстрелами, «так - так - так». Над левым плечом прошла в небо очередь.

Плохо. Очень плохо. От пуль я не увернусь. Чудеса бывают только в кино, человеческое тело не способно двигаться с такой скоростью, чтобы соперничать с пулями.

Я метнулся в сторону кафе, решив укрыться за зданием и уходить к башне кружным путём.

Но навстречу мне выбежал чернокожий официант Роман. Именно выбежал.

В одной руке он держал поднос, на котором стояли две кружки пива, в другой — длинное, расшитое на манер рушника, с цветным кантом по краям, полотенце.

— Ты не оплатил счёт! — задорно выкрикнул он.

Он двигался с моей скоростью! Он тоже был функционалом!

Функционал - официант! Что такой должен уметь?

Ну, утихомиривать перебравших гостей, к примеру…

— Прочь! — Я попытался обойти его, но Роман сместился навстречу.

Взмахнул рукой, жестом фокусника протянул полотенце в ручки пивных кружек.

Поддёрнул полотенце за середину и закрутил — невиданное оружие, скрученный из полотенца жгут с двумя пивными кружками на концах.

В кантик полотенца, видимо, были вшиты какие-то стержни — они встали в ручках враспорку и держали кружки.

Хлопья пены и брызги окутали Романа мутной пивной радугой. Раскручивая импровизированное боло (*), он надвигался на меня.

Твою мать… сзади целятся два десятка автоматных стволов, а впереди переселенец из Эфиопии, готовый орудиями своего труда постоять за новую родину!

Решение было таким неожиданным и нехарактерным, что я сам не сразу осознал, что именно я выкрикнул:

— На кого руку поднял? На белого господина?

Эффект был потрясающий!

Никогда, похоже, не сталкивавшийся с расизмом чернокожий паренёк Рома остолбенел.

Рука у него разжалась, и пивные кружки, вращаясь на полотенце, сорванным вертолётным винтом взмыли вверх.

У спецназовцев, работавших сейчас на инстинктах и стимуляторах, реакция была однозначная — они принялись палить по возникшему в небе сверкающему кругу.

На нас стала медленно оседать стеклянная пыль, перемешанная с пивными брызгами и рваными тряпочками.

Роман так и стоял столбом, ошеломлённый моими словами, когда я пробежал мимо и нырнул за угол.

Вовремя — автоматы застрочили вновь, зазвенели стёкла кафе, зашлёпали о штукатурку пули. Идиоты — там же полно людей!

Я бросился к дороге. И обнаружил идущих навстречу детей во главе с Марианной.

Если бы я только что не обложил Романа — я бы не свернул.

Продолжил бы бежать, прикрываясь зданием и чернокожими детишками. Станут стрелять вслед — не моя вина.

И если бы эти дети были белыми или хотя бы вперемежку чёрными, жёлтыми и белыми, тоже бы не свернул.

Но после выкрикнутого в адрес Романа оскорбления прикрываться толпой негритят я уже не мог.

Словно это превращало послужившую оружием брань в жизненную позицию.

Я снова стал забирать влево.

Выходя под удар автоматчиков, обрекая себя на лишний крюк по лесу, но оставляя бывших жителей Берега Слоновой Кости вне сектора обстрела.

Зато в этот сектор влез я.

В меня попали, когда я уже нырял под спасительное прикрытие деревьев.

Пули щёлкали по веткам, сыпались листья и древесная щепа, накатывал какой-то подозрительный и неприятный рёв — и в этот миг что-то толкнуло меня в плечо, отозвалось — не болью, а дружеским тычком:

«Давай, давай, быстрее беги!»

Я и бежал.

В плече начало пульсировать, но я бежал, я всё ещё был ускорен, расстояние до мемориала всё увеличивалось, и пули автоматчиков меня уже не доставали.

Зато в небе над лесом появились два вертолёта.

У меня не было времени их разглядывать, я заметил лишь серо-зелёную негражданскую расцветку — и по два огненных цветка, распускающихся на подвесках каждого вертолёта.

                                                                                            из фантастического романа Сергея Лукьяненко - «Черновик»
___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*) Раскручивая импровизированное боло, он надвигался на меня. Боло– это оружие для поимки и обездвиживания длинноногого животного. Оно представляет собой верёвку, длинной около 2-ух метров, и два камня, одинаковых по весу и размеру, привязанных к её концам. Вероятно, прародителем было была праща. Боло раскручивают над головой, держа один камень в руке, и когда другой будет направлен к цели, ладонь разжимают. При этом брошенная верёвка крутится в полёте и крепко запутывает то, во что попадет. Источник: ВК "Солдат Удачи".
___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

( кадр из фильма «Рассказы о Кешке и его друзьях» 1974 )

Рот в Рот, товарищи !

Бой проигран.
Но война продолжается.
И на зло врагу.
Никогда не сломается.

Последний отряд гражданского сопротивления!

Волю народа.
Никому не сломить.
Оккупантским войскам.
Никогда не убить.

Последний отряд гражданского сопротивления!

Рождены свободными.
Чтоб никому не сдаваться.
И до последней.
Капли крови будет сражаться.

Последний отряд гражданского сопротивления!

                                                                                             ПОГС
                                                                              Автор: Жуков Алексей

Умный человек, в столице, решил за хлебом прогуляться.

Увидели его на улице, узнали. Стали подходить, спрашивать. О жизни, будущем, вирусе проклятом.

Улыбался, здоровался, обстоятельно отвечал, грелся в лучах народного признания.

Фотографировался с желающими, даже маску до подбородка спустил. Это и подвело.

Заметили органы правопорядка толпу. Протиснулись. Увидели людей со спущенными масками и умного человека.

Всем потребовали разойтись, а его арестовали за нарушение режима поведения на улице в условиях эпидемии.

Людей собрал? Маску спустил? Значит виновен.

Привели в участок, потом к судье. Ему бы честно признаться. Виноват.

Не мог от людей отвернуться. А фотографировался без маски, потому что не Фантомас. Сожалею о случившемся.

Получил бы минимальный штраф, и все дела.

Так нет. Адвоката вызвал.

О законе говорить стал, вернее, незаконности своего задержания.

Правоту действий столичной власти под сомнение поставил. И получил от суда десять суток административного ареста.

Договорился.

Мужественно выслушал приговор.

Записал фамилию судьи в пухлый блокнот, где уже многие записаны были.

Жизнь поменяется, все работы лишитесь, без права на пенсию и иное пособие.

Побегаете за едой, как немцы в сорок пятом в американской зоне оккупации.

Объявили половину населения пособниками нацистов и лишили возможности получить материальную помощь. В разорённой стране.

Зачем мстить и добивать, сами с голода перемрут.

Через пол года, только верные новой жизни и остались.

Тем временем, в магазине, куда умный человек направлялся, случилась иная история.

Один покупатель, большой начальник производства, не захотел надеть маску. Когда кассир отказался его обслуживать, поднял большой шум.

Ни соседний кассир, ни старший кассир, ни директор магазина не смогли его угомонить. Пришлось вызвать полицию.

Но и в этом случае покупатель пять часов портил всем нервы, пока не выдохся и убыл с остатками праведного гнева.

Управляющая компания лишила премии за месяц директора магазина и всех кассиров, участвовавших в этой истории.

За неумение работать с покупателями, поскольку во всех конфликтах, по уставу компании, виноват продавец или кассир. Ударил вирус по карману трудовых людей.

Тем временем, двое больших умников наблюдали в монитор человеческую суету.

Твоя работа? - спросил один.

Упаси меня, - ответил тот. - Я только по дурным мыслям специалист.

Это ты сперва Гондвану на куски разорвал, потом Атлантиду на дно пустил, и наконец, армагеддон устроил.

Разозлили, - пояснил первый, - не понимают хорошего отношения.

Терпение и у меня не беспредельно. А после того, что с человеческой сущностью моего ближайшего помощника сделали, всех кончить хотел, если бы ты не отговорил.

Ну, извёл бы их, - возразил другой, - Насладился один раз, а потом скука смертная. С другими, смотрю, ещё хуже выходит.

Не разум, а муть одна, - согласился первый. - Может и хорошо, что удержался. Само покровительство твоё и есть им наказание. Пусть маются.

Да я, в последнее время, только наблюдаю, -- поделился второй, - Они с собой такое творят, даже в голову не придёт. Причём, чем умнее, тем изощреннее.

Помощник-то из бессрочного отпуска собирается возвращаться?

Нет, - вздохнул первый. - Понравилось в мире теней. Тишина, покой, гармония, мысли умные, рациональные. Только на свету не работают.

Сходим с ума, помаленьку.

Один интерес, вирус, - вернулся к монитору второй.

                                                                                                                                                                                                   Вирус
                                                                                                                                                                                    Автор: Борис Голубов

На часах ... у крашенной будки

Это бред, это сон. Это сон, это бред.
В лабиринте есть вход, только выхода нет.
Впереди вновь тупик, снова сзади провал.
Замираешь на миг. Ты кого тут искал?

Это сон, это бред. Это бред, это сон.
Снова ищешь ответ, вроде снова влюблён,
И границ уже нет, главный задан вопрос,
Но желанный ответ снова ветер унёс.

Это бред, это сон и эпохи итог -
Самый важный урок будет выучен в срок,
И счастливых дорог у судьбы ведь не счесть,
В лабиринте есть вход, значит выход тут есть.

Впереди вновь тупик и вокруг тишина
Ты увидишь на миг ту, кто сильно нужна.
Оттолкнись от земли, поднимись в небеса,
Крылья ты распахни, пусть сияют глаза,

И лети ты скорей к той, что так ждёт тебя,
Ей ты сердце открой, трудно жить не любя.
Ты с небес оглянись - с нею в сердце весна,
Будет вновь твоя жизнь слаще всякого сна.

                                                                                          Это сон
                                                                           Автор: Яна Станьковская

Лестница. Глава. Сон Пирошикова ( Фрагмент )

Пока Наденька, положив в сумочку белую папочку, путешествует из квартиры в квартиру, совершая, как ей и положено, утренний обход больных детей; пока летит в курьерском поезде вышеназванный дядя, давший утреннюю телеграмму; пока, наконец, происходят все другие события жизни, имеющие и не имеющие отношения к нашему герою, мы осторожно возвратимся в комнату, чтобы застать его по-прежнему безмятежно спящим.

За время нашего отсутствия поза Пирошникова на диване несколько изменилась.

Он перевернулся на спину, одну руку положил на грудь, а другую свесил с дивана, причём кисть этой свободной руки легко плавала в воздухе, будто только что произведя тихий фортепьянный аккорд.

Судя по всему, Пирошникову снился сладкий сон детства; ему снилась мать, которую он помнил смутно и нежно, поскольку потерял её давно, будучи двенадцатилетним мальчиком.

Вернее, ему снилась женщина без лица, про которую он знал только, что она мать, что он её любит, а она любит его и что она исчезнет тотчас, как кончится это остановленное мгновенье.

Сны лишены времени.

Можно лишь припомнить последовательность событий, произошедших во сне, но как долго они продолжались?

В коротком сне можно прожить целую жизнь, состоящую из остановленных мгновений, между которыми просто пустота, не заполненная, как это бывает наяву, днями, месяцами или годами протяжного и старящего существования.

Если мне будет позволено, я войду в сон Пирошникова, пользуясь своими неограниченными правами, чтобы рассказать, насколько это возможно, содержание сна, ибо сны можно толковать, и хотя я не искушён в этом занятии, читатель, мне думается, вполне с ним справится.

Итак, Пирошникову снилось ощущение матери и ощущение беседы с нею, которая происходила не где - нибудь вообще, а конкретно в расположении воинской части, где ему довелось служить рядовым.

Причём наш герой стоял, как и положено, в форме, по одну сторону шлагбаума, обозначавшего въезд на территорию части и покрашенного, как все шлагбаумы, в полоску, а мать его стояла по другую, разумеется, вне расположения подразделения и метрах в трёх от сына.

Тут же рядом находилась и будочка с часовым, который лениво прислушивался к разговору, разомлев от жары, ибо дело было летом да ещё в степной части Крыма.

Все эти детали, наверно, были бы утрачены по пробуждении: и будочка, ладно сбитая и покрашенная с армейской тщательностью, и верёвка от шлагбаума, намотанная на кулак часового, и сам часовой в выгоревшей гимнастёрке — всё это существовало лишь во сне и никогда не было бы извлечено на свет, если бы не наш уговор, позволивший войти в сон и замечать там то, что было на самом деле, а не то, что останется в памяти Пирошникова, когда тот проснётся.

Верней всего, останется слишком мало, может быть, и ничего.

Разговор с матерью был, как ни странно, о делах, произошедших уже после солдатской службы Пирошникова, а точнее, об одном случае, оставившем след в душе нашего героя.

Речь идёт о любви, не о любви… скорее всё - таки о любви, которая посетила Пирошникова в тот период, когда он работал приёмщиком бутылок и дни его проходили в подвале, уставленном ящиками, проходили под звон стекла и журчание серебряной и медной мелочи.

Любовь была, что называется, красивой, и меня так и подмывает рассказать о ней, но сон идёт своим чередом, поэтому отложим рассказ до более удобного случая.

Мать, как в последний год своей жизни, когда болезнь уже дала явственные следы во всём её облике, выглядела усталой и говорила тихо.

— Вовик, — сказала мать. — Таня выходит замуж. Ты получил приглашение?
— Да, — ответил Пирошников, хотя никакого приглашения до сих пор не видал, но тут же, сунув два пальца в нагрудный карман гимнастёрки, вынул глянцевую открыточку с приглашением во Дворец бракосочетаний на улице Петра Лаврова.

Он готов был разрыдаться, вглядываясь в знакомую фамилию, стоящую рядом с другой, незнакомой, и, как всегда бывает во сне, щемящее чувство непоправимости едва не пробудило его.

Он приблизился к самому краешку сна, но какой-то голос шепнул ему:

«Это сон, это сон…» — и сразу же наступило успокоение.

Надо сказать, что острое чувство, которое пережил во сне наш герой, вряд ли соответствовало его нынешнему состоянию.

История та была давней, многое стёрлось, и если бы сегодня Пирошникову наяву продемонстрировали глянцевую открыточку с приглашением и заявили о том же событии, он бы, пожалуй, не почувствовал ничего, кроме лёгкого сожаления.

— Подари ей какой - нибудь сувенир, я тебе советую, — проговорила мать, приближаясь к шлагбауму, дойдя до которого она повернула к будочке, подошла к часовому и взяла его оружие — автомат системы Калашникова.

Этот автомат приходилось чистить и мне, а про Пирошникова я уж и не говорю.

Взяв автомат, мать протянула его молодому человеку, причём часовой лишь рассмеялся, покрутив головой, и тут Пирошников узнал в нём Кестутиса.

Они с матерью сели в такси и поехали по какой-то улице, может быть, даже по Московскому проспекту, при этом Пирошников очень волновался, обдумывая, куда бы можно спрятать этот самый автомат, который совсем не понравился шофёру, бормотавшему под нос что-то вроде:

«Ездят тут всякие с оружием, а потом отвечай».

Наш герой нервничал всё более, он попытался завернуть автомат в газету, но ничего не получилось: проклятая мушка на конце дула рвала бумагу, да и приклад всё время разворачивался, показывая отполированное солдатскими руками жёлтое дерево.

Тут наш герой, занимавший переднее сиденье, обнаружил сзади рядом с матерью невесту Таню в белом капроновом платье и с фатою и вдобавок того же Кестутиса, который выглядел как жених.

Пирошников забыл про автомат и, оборотившись всем корпусом назад, начал говорить почти слово в слово ту самую речь, что была им сказана в момент прощания с Таней когда-то давно, кажется, на Аничковом мосту весною.

— Ты всегда говорила: «Будь!», и требовала: «Будь!», и просила, но меня не надо спасать от меня, надо привести ко мне… Нет, не то, слушай! Я люблю тебя или мне это только кажется, что для меня одно и то же, неважно. Но это мой ответ, это лишь ответ, и всё. А я хочу сам! Я буду сам! В твоём значении — буду…

И что-то ещё он ей говорил.

                                                                            из авторского сборника рассказов Александра Житинского - «Лестница. Плывун»

Женюсь, женюсь... ( © ) и прощаюсь с тобой ...

В эту минуту одному из паяцов пришло в голову выкинуть штуку Он подбегает к влюблённому и показывает ему длинный язык Влюблённый бьёт с размаху паяца по голове тяжким деревянным мечом. Паяц перегнулся через рампу и повис. Из головы его брыжжет струя клюквенного сока.

                                                                       -- маленькая лирическая драма Александра Блока «Балаганчик» (Цитата)

— Шапка, шапка, где была?
— Я была в кино.
— Что ж ты, шапка, видела?
— Было так темно…
Задремала я нечаянно
На коленях у хозяина.
— Шапка, шапка, где была?
— В цирке шапито.
— Что ж ты в цирке видела?
— Шапки да пальто,
Номерки, зонты и палки –
Всё, что было в раздевалке!

                                                          Шапка
                                        Автор: Валентин Берестов

Анекдоты. Заседание суда. Девушка опустила прокурора и адвоката, МЕГА ПРИКОЛ)))

Когда я вернулся, она возилась за самоваром. Я торжественно поставил туфельку на стол и отошёл в угол, как мальчишка, ожидающий наказания.

Я заметил, что у неё был немного нахмурен лоб и вокруг губ легла какая-то строгая, властная складка, которая привела меня в восторг.

Вдруг она звонко расхохоталась.

– Значит, вы… в самом деле влюблены… в меня?
– Да, и страдаю сильнее, чем вы думаете.
– Страдаете? – и она снова засмеялась.

Я был возмущён, пристыжен, уничтожен; но она ничего этого не заметила.

– Зачем же? – продолжала она. – Я отношусь к вам очень хорошо, сердечно.

Она протянула мне руку и смотрела на меня чрезвычайно дружелюбно.

– И вы согласитесь быть моей женой?

Ванда взглянула на меня… Не знаю, как это определить, как она на меня взглянула – прежде всего, кажется, изумлённо, а потом немного насмешливо.

– Откуда это вы вдруг столько храбрости набрались? – проговорила она.
– Храбрости?..
– Да, храбрости жениться вообще, и в особенности на мне? Так скоро вы подружились вот с этим? – Она подняла туфельку. – Но оставим шутки. Вы в самом деле хотите жениться на мне?
– Да.

– Ну, Северин, это дело серьёзное. Я верю, что вы любите меня, и я тоже люблю вас – и, что ещё лучше, мы интересуем друг друга, нам не грозит, следовательно, опасность скоро наскучить друг другу. Но ведь я, вы знаете, легкомысленная женщина – и именно потому-то я отношусь к браку очень серьёзно, – и если я беру на себя какие - нибудь обязанности, то я хочу иметь возможность и исполнить их. Но я боюсь… нет… вам будет больно услышать это.

– Будьте искренни со мной, прошу вас! – настаивал я.
– Ну, хорошо, скажу откровенно: я не думаю, чтоб я могла любить мужчину дольше, чем… Она грациозно склонила набок головку и соображала.
– Дольше года?
– Что вы говорите! Дольше месяца, вероятно.
– И меня не дольше?
– Ну, вас… вас, может быть, два.
– Два месяца! – воскликнул я.
– Два месяца – это очень долго.
– Сударыня, это больше, чем антично…
– Вот видите, вы не переносите правды.

Ванда прошлась по комнате, потом вернулась к камину и, прислонившись к нему, опершись рукой о карниз, молча смотрела на меня.

– Что же мне с вами делать? – заговорила она через несколько секунд.
– Что хотите,– покорно ответил я,– что вам доставит удовольствие…
– Как вы непоследовательны! – воскликнула она. – Сначала требуете, чтобы я стала вашей женой, а потом отдаёте мне себя, как игрушку.
– Ванда… я люблю вас!
                                                                  из повести австрийского писателя Леопольда фон Захера - Мазоха - «Венера в мехах»

И из пустыни вышедши

«Пустыня льву, лес птице и кабак Гафизу»… хе - хе!..

                                                                                           -- Мамин - Сибиряк Д. Н.  Роман «Черты из жизни Пепко» (Цитата)

Пространство делится на секторА,
На полукруги, выгнутые дуги.
Волна эфира от частиц быстрА,
И вихри – круговерти центрифуги.

И каждый сектор – многомер, велик,
И измерений множится картина.
Пейзаж вселенной – картой многолик,
И запечатана его вершина.

Бог закрывает Светом пьедестал,
Ядро сокрыто водами златыми.
Не раз он карту чертежей листал,
Страницы сделал храмами святыми.

                                                                              ­­­­­СЕКТОРА
                                           Автор: Галина Жолонковская (Белая Волчица)

( кадр из фильма «Красная пустыня» 1964 )

За сибирским характером

Ни в чём для человека нет преграды —
Идём сквозь горы, расщепляем атом,
Летаем всё быстрей, ныряем глубже,
Клонируем овечек и лягушек…

                                                        Нам нет преград… (отрывок)
                                                               Автор:  Евгений Подаков

___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

Примечание: «Генка Пыжов — первый житель Братска». Генка Пыжов, уважаемые друзья, не просто текст из сети. Генка Пыжов, это книга, которая была подарена руководством школы одному мальчику, в связи с успешным окончанием начальной школы. Книга имеет дарственную надпись за подписью классного руководителя и зауча образовательного учреждения.
___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

Глава седьмая. СТАРИННАЯ БАШНЯ. МЕДВЕДЬ. ГРОЗНЫЙ ПАДУН ( Фрагмент)

В Братск приехали в двенадцать часов ночи. Только здесь мы узнали, что радовались и танцевали рано.

Гидроэлектростанцию будут строить не в самом Братске, а возле грозного Падунского порога, или, как его просто называют, Падуна. До Падуна надо было ехать ещё километров сорок.

Рассказывали, что дорога туда просто ужасная. Но меня теперь ничем не запугаешь: и седой Байкал видел, и в сибирской реке Белой тонул…

Утром, когда я проснулся, отец сказал:

— Я пойду в управление устраиваться, а ты можешь погулять по Братску. Только смотри мне…

Но отец мог даже и не предупреждать. Теперь я уже не буду выкидывать никаких штучек. Хватит. Пора браться за ум.

Я вышел из барака, где мы с отцом ночевали, и пошёл в город. Братск мне понравился. Здесь всё было деревянное — и дома, и заборы, и даже тротуары.

Правда, жить этому деревянному городу осталось уже немного.

Через несколько лет, когда построят Братскую ГЭС, тут разольётся крупнейшее в мире искусственное море.

Оно протянется в длину почти на шестьсот километров, зальёт Братск и многие другие сибирские деревни и посёлки.

В самом центре Братска я увидел деревянную, позеленевшую от старости башню.

Из-под крыши то и дело воровато вылетали воробьи. Но, как видно, башню построил не для птиц.

Я обошёл башню вокруг и увидел на одной из её стен деревянную дощечку с надписью.

Оказывается, эта башня уцелела от Братского острога, построенного триста лет назад.

Но сейчас меня интересует не башня, а совсем другое.

Почему всё же у меня ни один день не обходится без приключений и неприятностей?

Вы же сами видите, как я вёл себя.

Ходил чинно - благородно по Братску, записывал всё, что попадется на глаза, и вдруг на тебе — новая история. Даже рассказывать о ней не хочется…

Но слова из песни не выкинешь. Хочешь не хочешь, а рассказывать надо.

Я уже возвращался домой и вдруг увидел возле ворот белую пушистую лайку: мордочка чёрная, уши торчком, как у овчарки, а хвост кренделем.

До встречи с лайкой я совсем не знал, что есть собаки, которые не переваривают свиста.

Стоило мне заложить пальцы в рот, как лайка тут же оскалила пасть, рыкнула и бросилась ко мне.

Хорошо ещё, что я не растерялся. Стал и стою смирно, как на школьной линейке.

Если будешь стоять смирно, умная собака ни за что не тронет. Это наукой уже давно доказано.

Моя лайка была умной собакой. Она подскочила ко мне и остановилась как вкопанная. Обнюхала, повертела хвостом и ушла с самым безразличным видом.

Такое поведение лайки меня озадачило.

Думаю: могла бы и порычать для порядка.

Обнюхивает, как будто я телеграфный столб!

Короче говоря, я решил проверить характер сибирских собак. Поднял камень, размахнулся и запустил его в лайку.

Лайка не простила мне вероломства. Она разорвала правую штанину и больно укусила за икру.

Хорошо ещё, что хозяин лайки выбежал из дому. Если бы не он, не видать бы вам этого дневника.

Я поблагодарил судьбу за то, что остался цел, и начал приводить себя в порядок.

Ногу я перевязал носовым платком, а штанину заколол булавкой (на всякий случай я ношу булавку под козырьком кепки).

С трудом приковылял я к бараку. Отец уже давно поджидал меня.

— Пей скорее чай, — сказал он. — Сейчас поедем на Падун.

Стараюсь не хромать. К столу подхожу боком, как петух, который собирается драться.

Отец хотя и не заметил разорванной штанины, но всё же почувствовал, что творится что-то неладное.

— Ты почему шиворот - навыворот ходишь? — спросил он. — Что за новую моду взял!

У дверей барака загудела машина. Это избавило меня от нежелательных объяснений с отцом.

Мы собрали свои вещи и пошли к выходу.

Вещей у нас с отцом немного — чемодан и верёвочная сетка с едой. Не тащить же нам в Сибирь кровати и столы.

Говорят, на Падуне ещё даже и домов нет, только походные солдатские палатки.

По-моему, в палатке жить даже интереснее: не надо бегать взад и вперёд на четвёртый этаж или ждать, когда электромонтёры починят лифт.

Вначале я думал, что поеду в кабине, но там уже сидел какой-то усатый, с разбойничьей щетиной человек.

Это был ученик шофёра, или, как его называл сам шофер, «малый». Шофёр обращался со своим учеником довольно бесцеремонно.

Только и слышалось: «А ну, малый, посмотри на скаты», «А ну, крутни ручку», и так далее и тому подобное.

Серьёзных поручений шофер своему «малому» не давал. За всю дорогу «малый» ни разу не сидел за рулём.

Вместе с нами на Падун ехало много добровольцев.

Больше всех мне понравился Аркадий Смирнов, черноглазый, широкоплечий паренёк в матросской форменке и бескозырке.

На полосатой гвардейской ленточке поблескивали золотом буквы: «Балтийский флот».

Мы сразу же подружились с Аркадием. Он называл меня «братухой» и без конца повторял свою любимую поговорку: «Эх, рыба — салака!»

Хотя Аркадий был в Сибири тоже в первый раз, но уже кое - что знал об этих местах.

—  Я, братуха, ещё на корабле про эту Братскую ГЭС читал, — сказал он. — Сидишь в башне и думаешь: «Эх, рыба - салака, поехать бы туда!»
— Ты что на Братской ГЭС будешь делать? — спросил я.
— У меня специальность электрическая, — важно ответил Аркадий. — На корабле башенным электриком был.
— Так на Падуне же нет никаких башен. Это я только в Братске видел, деревянную…
— Ты, братуха, не чуди, — оборвал меня Аркадий. — Что заставят, то и буду делать. Я и трактористом могу, и экскаваторщиком.

Я хотел тоже рассказать Аркадию о своей жизни, но не успел. Шофёр неожиданно остановил машину, вышел из кабины, оглядел нас.

— Держись крепче, — сказал он, — сейчас поедем по кишке.

В этой Сибири сплошные загадки. То собака виляет хвостом, а потом хватает за ногу, то вместо дороги какая— то кишка. Ну что ж, кишка так кишка. Поедем по кишке.

                                                                                          из повести Николая Печерского - «Генка Пыжов — первый житель Братска»

Пиксель

Материя времени - неумолима.
В сравнении с вечностью, жизни-то, нет.
Собрались в нас атомы, для жизни счастливой,
Чтоб, хоть на секунду, упростить момент.

Вчера были камнем, затем кислородом,
А завтра, нас мама вдохнёт.
Ещё лишь момент, и вот уже вскоре,
По жизни, Человек, побредёт.

Затем распадётся, миллиардом частичек,
И вот, даже, как-бы, совсем и не жил.
Успел отпечаток, на осколки событий,
Хоть, мыслью - квантом, но наложил.

                                                                           Квант⁠⁠ (отрывок)
                                                                              Автор: SirCatCa

1.

.. Предположим, что нам всё - таки удалось вырваться из пут не только своего человеческого восприятия, - говорит профессор, закладывая одну ногу на другую, но и вообще удалось порвать всякие отношения с нашей трёхмерной физиологией и тем способом биологического существования, которое имманентно заложено эволюционной средой окружающей нас вселенной...

Профессор медленно вздохнул, и его рука медленно и плавно опустилась на колено, как тихий осенний лист.

Он посмотрел в окно, и то, что было для всех сидящих в аудитории размытой белёсой картинкой, приобрело очертания и стало резким напоминанием о холодной зиме, разразившейся в этом году.

За окном беззвучно и однообразно шёл снег, как будто это был закольцованный скринсейвер на экране, видневшегося в отдёрнутый участок стекла.

Тогда, друзья мои, нам было бы, наверняка, дано увидеть, он иронично покивал указательными и безымянными пальцами обеих рук, как кивают усиками анимационные муравьи, как вместо плавного целостного изображения действительности перед нами повсюду хаос и диффузия дискретного пространства.

Всё, больше нет застывших и упорядоченных вещей - иллюзия цельности и гармонии обрушена корпускулярностью, пиксельностью, дискретностью материи.

Так же, как изображение на ваших плазменных экранах издали кажется мягким, сплочённым и осмысленным - вблизи вы увидите только борьбу, ураганы мельчайших атомарных соринок...

Профессор замолчал. Перестав поглаживать колено, он посмотрел в зал.

В полумраке вместо его бывших студентов плавало в своей первозданной бульонности материальное вещество, перемешивая краски, завихряясь и турбулентно разглаживая узлы цветов, сгустки палитр, связки и наслоения разноцветных течений...

Всё это было почти не отличимо от того, что он видел несколько минут назад за окном...

Только теперь никто из студентов не мог ничего ему возразить...

Очередной сеанс выхода из матрицы в очередной раз закончился и успехом, и провалом...

"Придётся заново набирать новый курс" - подумал рассеянно профессор, спускаясь уже по лестнице вниз, на мороз, где в своей сетчатости и дискретности вялые трассирующие линии вечереющего снега покрывали мягкие цвета набережной Невы...

                                                                                                                                                    цикл "как я вышел из матрицы" (отрывок)
                                                                                                                                                                      Автор: Ксавьер Паэт

( кадр из фильма  «Пиксели» 2015 )